ПОЛИТИКА

Российский стиль в политике

Андрей АНДРЕЕВ,
доктор философских наук, профессор,
научный руководитель Национального Центра
политики и журналистики

В последнее время завезли к нам откуда-то обычай оценивать политические события критериями финансового рынка. Обычай, прямо скажем, для России довольно странный. Как, например, отразилось избрание В.В.Путина на индексе Доу-Джонса или на колебаниях курса рубля? Вопрос, конечно, очень глубокомысленный. Да только присутствует ли в таких вопросах живая полити-ческая реальность?
К счастью, в нашем распоряжении есть и другие индикаторы, может быть, не столь модные и замысловатые, но зато гораздо более понятные и близкие к реальной политической практике. Один из них — самочувствие общества, его морально-психологическое состояние. И здесь данные социологических и социально-психологических исследований дают нам немало материала для размышлений. Интересно, например, узнать, что весной 2000 года число россиян, ожидающих перемен к лучшему, впервые значительно (практически в 3 раза) превысило число тех, кто ни во что не верит и ждет лишь дальнейшего ухудшения ситуации. Возможна ли более красноречивая характеристика политической ситуации и складывающихся в настоящее время новых отношений между властью и обществом?
Что ни говори, но в новый век Россия вступает не только с новым Президентом, но и с новой конфигурацией власти, которая теоретически может привести к обновлению всей политической системы. И люди это чувствуют безотносительно к тому, насколько происходящие изменения прописаны в каких-либо формально принятых документах. Они видят, что изменился политический язык власти, структура ее мышления, меняется вся социальная атмосфера. А это для простого человека вещи гораздо более значимые, чем подобострастные репортажи о появлении наших олигархов в Давосе или страхи поборников коррупционной “демократии”, вдруг ни с того ни с сего поднявших страшный шум о якобы подстерегающей Россию диктатуре.
Многие комментаторы, политические деятели и эксперты с плохо скрытым удивлением откликнулись на первые успехи Путина, сумевшего снять с повестки дня целый ряд проблем, которые при Ельцине превратились в своего рода “политический долгострой” и казались неразрешимыми (постепенное восстановление авторитета президентской власти, ликвидация рабовладельческого квазигосударства в Чечне, ратификация Договора о стратегическом партнерстве с Украиной, СНВ-2 и ряд др.). В то же время эффективные в недавнем прошлом методы политической режиссуры и информационно-психологического манипулирования общественным мнением, использовавшиеся с целью прямой или косвенной дискредитации “линии Путина” (вспомним непомерное раздувание “дела Бабицкого” или нелепый бойкот первых заседаний Государственной Думы так называемыми малыми фракциями) на этот раз оказались совершенно неэффективными. Удивление, вызванное нарушением ставшего уже привычным порядка вещей, было совершенно искренним, и в политических кулуарах поползли разного рода слухи.
На самом же деле “секрет Путина” достаточно прост и, как говорится, лежит на поверхности. Он состоит в восстановлении российского стиля в политике. Смысл этого утверждения, возможно, нуждается в некоторых пояснениях. Начну с особенно наглядного примера: сопоставления избирательных кампаний Путина и Явлинского.
Оставим в стороне вопрос о поддержке Запада, который действительно уже давно сделал ставку на “Яблоко”. На этот раз и команда Явлинского действительно “выложилась”, и сам лидер проявил небывалую энергию. Телевизионные клипы и другие агитационные материалы были сделаны очень изобретательно, и в чисто профессиональном плане выделялись на общем фоне. При мощной поддержке НТВ было немало сделано для адресной работы с целевыми аудиториями и психологически выверенной корректировки имиджа кандидата. Однако эффект, как мы знаем, не оправдал вложений. Почему? Да потому, что кампания Явлинского была с самого начала нацелена на неких абстрактных “граждан вообще”, которые к тому же почему-то “не хотят строиться”. А ��то это реально может означать для конкретного российского учителя, инженера, шахтера, пенсионера? И какой отклик в его душе может произвести не все лады озвучивавшаяся Явлинским англосаксонская идея “минимального государства”, если 3/4 россиян твердо убеждены в том, что государство — это не механизм для улаживания противоречий между “группами интересов”, а форма реализации некоего “общего дела”? Если же добавить к этому позицию “Яблока” по Чечне, которая достаточно легко ассоциировалась с откровенно антироссийской линией С.Ковалева и В.Новодворской, то провал Явлинского становится легко объяснимым и понятным всем, кроме “избирательных технологов”, обученных на американском опыте и по американским книжкам.
В противоположность этому Путин выступил как политик российской школы, стремящийся ответить на созревший именно в российском обществе конкретный социальный запрос. А запрос этот в России в момент преодоления кризиса всегда бывает связан с наведением порядка и укреплением государства. К тому же Путин показал себя как человек, который умеет не только пожимать руки во время избирательных вояжей, но и кое-что этими руками делать. Он во все вникает, все пробует, везде присутствует. А такие руководители в России традиционно пользуются особым уважением и доверием, — по крайней мере, со времен Петра I.
Таким образом, пример Путина еще раз показал: для того, чтобы добиться в России успеха, надо и действовать по-российски. Что, впрочем, придется теперь подтверждать ежедневно и ежечасно в процессе многогранной государственной работы Президента. Ведь легитимность власти в российской политической традиции, в отличие от Запада, создается не столько формальной процедурой избрания, сколько соответствием власти представлениям народа о том, каким должно быть “настоящее” государство.
Согласно данным социологических опросов, большинство россиян всех возрастов и профессий отвергает американскую модель государства как какого-то “регулирующего устройства”. Государство в российском его понимании должно иметь функцию исторического целеполагания. Его обязанность — выдвигать и утверждать базисные идеи, определяющие перспективы и цели развития. В непонимании “поколением реформаторов” этой особенности российской политической культуры состоит одна из главных причин непонимания между ними и основной массой населения. Ибо для народа сбор налогов и управление внешним долгом не составляет сущности государственных задач. Государство без образа будущего — это для россиян как бы не вполне государство. Вот почему в последнее время в российском обществе довольно явственно проявились негативные тенденции переноса фокуса лояльности с государства на нацию. Даже у русских, всегда отождествлявших себя непосредственно с “державой”, наметилось вытеснение гражданской идентичности национально-этнической.
Значит, без национальной идеи в российской политике все же не обойтись. И выбор ее остается за Президентом.
Другой вопрос, что сконструировать национальную идею в кабинете невозможно, ее можно найти только в реальных тенденциях жизни и стремлениях людей. Правда, в понимании национальной идеи россияне расходятся. Однако характерно в сущности не это, а то, что подавляющее большинство убеждено в ее необходимости. Западная трактовка отношений между человеком и государством (надо “просто жить”, добиваясь исключительно своих частных целей) в российской социокультурной среде практически не имеет поддержки. По данным социологических исследований, такую точку зрения разделяют менее 2 % опрашиваемых. Поэтому, если даже государство научится собирать налоги и найдет наконец средства для хорошо оснащенной профессиональной армии, оно все равно будет восприниматься как слабое до тех пор, пока не будут воссозданы духовные устои его бытия.
Вместе с тем к проблеме приведения политической практики в соответствие российскому пониманию власти, государства и государственности необходимо подходить творчески. Фактически Путину предстоит создавать новый вариант российского политического стиля, соединяющий преемственность традиции с максимальной открытостью страны глобальному миру.
Аналогичную проблему решают сегодня, к примеру, японцы. Но там выработка ее решения возведена в ранг общегосударственной задачи, у нас же ее значение по-настоящему еще и не осознано. В Японии решение проблемы связывают с особой стратегией национального воспитания, способствующей перенесению японской идентичности из внешнего мира во внутренний. Таким образом, акцент переносится с экономики на психологию и культуру. И это само по себе весьма поучительно. Ведь развиваются в конце концов не экономики как таковые, а нации и цивилизации. У нас опыт такого подхода пока отсутствует, а идеология глобальной миссии российской цивилизации, соответствующая реалиям современного мира, еще только вырабатывается в интеллектуальных кругах и пока не получила реального политического воплощения.
В аморфном, атомизированном российском обществе до сего дня мало кто мог претендовать на роль выразителя общенациональных начал, — пожалуй, только арм��я, церковь, да некоторые естественные монополии, выступающие как бы представителями России в структурах геоэкономики. Однако как бы велико ни было их значение, их способность самостоятельно вырабатывать фермент национальной консолидации достаточно ограничена. Тем более, что в у��ловиях далеко зашедшего разрушения технико-экономического потенциала и усиления внешней уязвимости страны приходится говорить уже не столько о консолидации, сколько о консолидации мобилизационного типа.
Для России сегодня это ключевая проблема. И очень важно, что смена власти в Кремле сопровождается ее осознанием. Во всяком случае в своей известной статье “Россия на рубеже тысячелетий” В.В.Путин подчеркивает, что для выхода из кризиса необходимо “огромное напряжение всех интеллектуальных, физических и нравственных сил нации”. Эта трезвая и откровенная оценка ситуации позволяет рассчитывать на то, что после долгого периода безвременья, президентская власть становится подлинно национальным политическим институтом, объединяющим вокруг себя все здоровые силы общества.