ПОЛИТИКА

О моём двоюродном брате Борисе Дмитриевском я решил рассказать не только потому, что он был Героем Великой Отечественной войны, командиром роты танкистов и примером для многих. Он был ещё и удивительным человеком, в котором героическая натура угадывалась с детства. Жаль, что знаю я его лишь по воспоминаниям, хранящимся в нашей семье.

«Нередко можно слышать: «Вот ушёл парень на фронт, самый обыкновенный, никто не мог ожидать, что он на какие-то подвиги способен, а вот, глядишь, вернулся – вся грудь в орденах!» С Борисом всё обстояло прямо противоположным образом. Когда он уходил в армию, многие, его знавшие, были уверены, что, если не убьют, вернётся он с Золотой Звездой Героя. Таким уж отчаянно смелым был этот паренёк», – это слова известного ученого-психолога, одного из самых близких друзей Бориса, академика А.В. Петровского. И они отражают истину. Все, кто знал Бориса Дмитриевского в детстве и юности отмечают, что это был лихой, бесшабашный, отчаянный московский парнишка. Отличный спортсмен – волейболист, лыжник, футболист, гимнаст, лучше всех крутивший «солнышко» на турнике. Дворовый «король», непременный участник уличных потасовок…

Но не только храбрость была присуща Боре Дмитриевскому, не только она притягивала к нему людей. Он обладал и ещё одним – крайне редким во все времена качеством – благородством. Вспоминает Артур Петровский: «У него до автоматизма был развит рефлекс защиты друга. Помню драку около церкви Успения на Могильцах. Нас двоих била большая компания ребят. Меня сбили с ног, надо мной закопошилась куча противников. Борису надо было бы убежать, но, увидев моё бедственное положение, он вернулся и отважно сражался до тех пор, пока я не смог к нему присоединиться. Были и другие драки – без этого, конечно, не обходилось. Его поведение всегда было безупречным».

Борис никогда не мирился с низостью и подлостью. «Наш московский дом 1930-х гг., – продолжает свой рассказ А.В. Петровский. – Ребята играют в «двенадцать палочек» – усложнённый вариант «пряток». Женский голос со второго этажа звучит призыв< но, ласково: «Обедать, Вовочка!» Вовочка по прозвищу Японец равнодушно выслушивает несколько раз безуспешно повторенный призыв и не думает идти. Наконец требует у матери, чтобы та подала ему сверху, из окна, при помощи бечёвки тарелку супа. Суп в тарелке на бечевке в самом деле вскоре опустился из окна, тем же путём Японец получил хлеб и ложку в салфетке. Он принялся лениво хлебать, а на удивлённые возгласы ребят обронил: «А она у меня дрессированная…» И тогда Борис Дмитриевский с криком: «Какой же ты гад!» – ударом ноги сбил у него с колен тарелку и съездил по физиономии. Через год или два мы, ребята этого двора, ушли на фронт. Многие не вернулись. Не вернулся Герой Советского Союза старший лейтенант Дмитриевский. Не вернулся Японец – Владимир Р-ский. Жильцы, после войны поселившиеся в бывшей квартире Р<ских, рассказывали про найденное ими в пустом комоде письмо с сообщением о позорной – за дезертирство – смерти В. Р-ского на фронте. Так ли это было? На этот вопрос сейчас у меня нет ответа. Я далёк от мысли связывать напрямую тираническое поведение сына в отношениях с матерью, с близкими и тяжкое воинское преступление. Но никого в 1945 г. не удивила молва о том, что В. Р-ский погиб не славной смертью, как не удивил и тот факт, что Борис Дмитриевский ушел из жизни героем». >

Первой боевой наградой – орденом Красного Знамени – Борис Дмитриевский был награждён 14 сен< тября 1943 г. – за, как говорилось в наградном листе от 24 августа 1943 г., «стойкость и мужество в бою, проявленный героизм во имя победы, защиты славы гвардии». Эту награду он получил, по сути, за свои самые первые бои. А 28 июля 1943 г. Борис писал жене: «Мне везёт, как утопленнику: подъехал к фронту и поигрываю в волейбол. Дело в том, что мы должны решать другие, более важные задачи, а их, к сожалению, сейчас пока нет. Какие же это задачи, я когда-нибудь тебе расскажу, да, вероятно, скоро ты об этом прочтёшь в газетах. Во всяком случае, мы до зимы дадим прикурить некоторым фрицам».

В следующем письме, помеченном 22 августа 1943 г., он пишет: «Дорогая Люся! Ну вот, наконец-то я свободен! На недельку отвоевался. А то целую неделю не вылезал из танка. Да, ты ведь ещё не знаешь, что я воюю. Наконец<то моя мечта сбылась! Воюю против дивизии танков «Великая Германия». Был в двух атаках. Вчера же они предприняли сильную атаку на своих «тиграх». Драка была сильная. Подо мной подожгли мою машину. Я пересел в другую. На этой машине подбил один «тигр» (что очень трудно, сделал в него более 20 попаданий) и пушку. Ну, в конце концов, и во вторую машину мне влепили три снаряда. Третьим снарядом меня ранило. Ранение лёгкое. Попали осколки в голову и спину. Ну, сейчас всё в порядке, и я дней через четыре-пять опять воюю. Да, помнишь, я тебе написал, что справа на груди у меня знак «Гвардия», и похвалился, что и слева скоро будет. И не напрасно. За вчерашний бой меня представили к награде орденом Боевого Красного Знамени…» В наградном листе на представление Б.Н. Дмитриевского к правительственной награде – ордену Красного Знамени – в разделе «Краткое конкретное изложение личного боевого подвига или заслуг» скупые строчки письма Бориса к жене обрели плоть и кровь: «Тов. Дмитриевский в бо��х с немецкими оккупантами в районе г. Ахтырка Сумской области с 20-го по 23.08.1943 г. проявил себя стойким, мужественным, жаждущим боя воином. 20.08.1943 г. В составе батальона стремительно овладел совхозом «Ильинка» (Ахтырский район Сумской области), уничтожив при этом 1 танк типа Т-3, 1 миномёт с расчётом, 2 автомашины с боеприпасами. >

21.08.1943 г. в составе батальона мужественно отбивал контратаку большой группы танков противника, не отступил ни шага назад, нанёс противнику урон: танков – 1, орудий – 2, бронетранспортёров – 1.

23.08.1943 г. в районе 1,5 км юго-западнее совхоза «Ударник» (Ахтырский район Сумской области) противник большой группой танков с самоходными пушками, усиленный артиллерией с мотопехотой, перешел в контрнаступление на расположение батальона. В жестоком бою т. Дмитриевский уничтожил 1 самоходное орудие, но вражеским снарядом вывело из строя танк Дмитриевского, самого ранило в голову. Тов. Дмитриевский на поле боя обратился к своему командиру, чтобы снова пойти в бой. Он заменяет командира танка, вышедшего по ранению со строя, – вступает снова в бой. Ещё с большей ненавистью, сокрушительностью т. Дмитриевский в составе батальона обрушил огонь по врагу, огнём орудия уничтожает 1 самоходное орудие, подбивает немецкий танк типа Т-3. Вражеским снарядом подожгло танк т. Дмитриевского, снова, вторично раненный, [он] не покидал поля боя, по приказу командира отошёл на командный пункт батальона на перевязку. Вражеская контратака была отбита с большими потерями противника».

Борис Дмитриевский прожил короткую, но очень красивую жизнь. Он умел красиво воевать. Он умел красиво любить. Жена Бориса Дмитриевского Людмила Емельянова вспоминает: «Познакомились мы не по нашей инициативе и без нашего обоюдного желания и согласия, а исключительно по воле нашего классного руководителя Зои Константиновны Красновой». Произошло это так: отличница-Люся переехала на новое место жительства и поступила в новую школу, № 39 (в настоящее время – № 40) Фрунзенского района Москвы в Хользуновом переулке, в 9-й «Б» класс. И там её сразу, не дав даже присмотреться к одноклассникам, прикрепили в качестве «буксира» к «развитому, умному, способному, любознательному», но не очень дисциплинированному парню, Борису Дмитриевскому. В общем, «барышне» поручили подготовить к пересдаче экзамена по немецкому языку за 8-й класс «хулигана».

«Я, как послушная ученица, – вспоминает Людмила Александровна, – подчинилась решению учительницы, но Борис воспротивился этому. Он был самостоятельным и независимым и не мог позволить, чтобы кто-то, а тем более незнакомая одноклассница стала его поучать, наставлять, руководить. Он не хотел оставаться в школе, высказывал своё недовольство, шумел. Но мне удалось утихомирить его и убедить в необходимости этих занятий. Мы стали заниматься, хотя поначалу было нелегко. Я с виду хотя и выглядела строгой и серьёзной, но по натуре была весёлой, находчивой, любила юмор. Видимо, любовь к юмору у нас обоих помогла нам поближе познакомиться. Нам стало интересно общаться, вместе проводить время – проснулась взаимная симпатия. Вскоре после начала занятий Борис рассказал своей маме об этом, и она предложила заниматься у них дома. Борис познакомил меня со своими родителями. Мы стали заниматься у него дома, и вскоре Борис сдал экзамен по немецкому языку».

Родители «хулигана» были в восторге от «барышни». «В 10-м классе, – продолжает Людмила Александровна, – наша дружба стала ещё сильнее, всё свободное время мы старались проводить вместе: ходили в кино, зимой – на каток, вдвоём или с одноклассниками… Мы любили просто гулять по улицам и бульварам и беседовать на разные темы… Я познакомила Бориса со своими родителями – мамой и отчимом. Они понравились друг другу… Мы поняли, что наша дружба и взаимная симпатия переросли в любовь, мы стали строить планы на будущее… Выпускной вечер в школе был 16 июня 1941 г., а 22 июня началась Великая Отечественная война. Борис получил повестку о явке во Фрунзенский военкомат 31 июля 1941 г. Он поспешил ко мне домой, чтобы сообщить об этом. Он был призван в действующую армию, в танковые войска, и направлен в Саратов, в танковое училище… Мы попрощались с Борисом, расцеловались со слезами на глазах и обещали обязательно писать письма друг другу. Свои обещания мы выполняли всё время нашей разлуки».

К счастью, письма Бориса к Люсе сохранились, как и его письма к маме, Анне Ивановне Дмитриевской. В письмах этих – такая исповедальная, несмотря на цензуру, правда о военном вр��мени, о войне, такая искренняя, вопреки стремлению спрятаться под маской напускного цинизма, любовь к двум самым близким женщинам – маме и жене, что они выдержат сравнение с лучшими образцами военной прозы. Если бы Борис не погиб, он бы мог вырасти в большого писателя. Тем более что с детства очень любил книгу.

Вспоминает Артур Петровский: «Могу почесть за заслугу – открыл для Бориса Ильфа и Петрова. Читали вслух, смеялись до колик. Отсюда, из «Двенадцати стульев», обращение друг к другу «Кисуля». Вечером ходили по переулкам: Курсовому, Зачатьевским, Обыденским. В 3-м Обыденском был дом, где по слухам, когда-то жил И. Ильф. Нас поражал его ничем не примечательный вид. Проходя, мы примолкали – из почтения. Были тёмные сведения, что не то в Коробейниковом, не то в Мансуровском переулке дислоцировалась знаменитая «Воронья слободка». Ходили искать, но за отсутствием точных примет тогда не нашли. «Двенадцать стульев» и «Золотой телёнок» знали наизусть. Устраивали устные викторины. Вопрос: «Где жила Эллочка-людоедка?» Ответ: «В Варсонофьевском переулке». Вопрос: «Кто на самом деле был «простой мужик» Митрич, активно участвовавший в порке Васисуалия Лоханкина?» Ответ: «Камергер Его Величества Суховейко».

Часто наши встречи начинались с вопроса: «Нет ли чего почитать?» Из рук в руки переходили номера журналов «Всемирный следопыт», «Вокруг света». Последний выпускался двумя издательствами: «Красной газетой» в Ленинграде, «Землёй и фабрикой» в Москве. Предпочтение мы отдавали продукции «Красной газеты». Мои возможности доступа к хорошим книгам были вне конкуренции – дело в том, что мой отец работал в Библиотеке имени Ленина, даже имел редкую привилегию брать книги на дом. Я буквально трясся над теми библиотечными книгами, помня предупреждение – ни единого пятнышка не должно остаться на странице. Прежде чем приступить к чтению, мыл руки. Был только один человек, которому я давал читать те книги, – мой друг Борис. Для доверия имелись веские основания: я просто был уверен, что он не подведёт меня и мы не лишимся источника получения книг.

Конечно, то, что мы читали, соответствовало возрасту. То были книги Буссенара, Майн Рида, Жюля Верна, Стивенсона и т.п. К наиболее любимым, по нескольку раз перечитываемым, относились романы А. Дюма «Три мушкетёра», «Двадцать лет спустя»… Мир книг поднимал уровень духовного общения. Был у Бориса свой любимый герой. Не запомнил автора романа, только название – «Капитан Педро». В нём рассказывалось о капитане, на судно которого напали пираты, захватили его и подвергли пытке огнём. Капитан с обожжёнными ногами сумел вырваться. Он вступил в схватку на ножах со страшным негодяем, главарём бандитов Краммо, и победил. В капитане Педро Борис увидел образец мужественности, благородную, исполненную достоинства личность».

Но вернёмся к истории любви, опалённой дыханием войны. В письмах к Люсе Борис подробно рассказывает об учёбе во 2-м Саратовском танковом училище. О практике в Челябинске, Астрахани, Нижнем Тагиле. О службе в запасном танковом полку в Челябинске, где он знакомится со своим самым близким фронтовым другом Зиновием Ивановичем Тримайло (Женей, как его называли друзья). И вот, наконец, долгожданный фронт. В составе 3-й гвардейской Краснознамённой танковой бригады 3-го гвардейского Котельниковского Краснознамённого танкового корпуса Борис участвует в боях на Украине, в Молдавии, Румынии, Белоруссии, Прибалтике, Польше и Восточной Пруссии.

«После боёв на Украине в ноябре 1943 г., – вспоминает Л.А. Емельянова, – бригада была отведена в тыл, под Тулу: на отдых, пополнение и ремонт техники. По прибытии под Тулу Борис подал рапорт – разрешить ему отпуск дома в Москве. Но ему отказали. В письме ко мне он написал, что будет снова подавать рапорт. И ему все-таки разрешили отпуск. Он пробыл дома около месяца. Это была наша первая встреча после расставания в Москве. Нашей радости не было предела. Мы поняли, что дружба и любовь не только выдержали двухлетнее испытание, но ещё сильнее окрепли. Это были лучшие дни в нашей жизни. Мы виделись почти каждый день, иногда я оставалась у них дома. Мы сообщили своим родителям, что любим друг друга и хотим пожениться, но узаконим в ЗАГСе наши отношения позже, хотя Борис не хотел ждать. Я же не форсировала это дело. Во-первых, потому что у меня начинались зачёты и предстояли экзамены, а смена фамилии доставила бы много сложностей при экзаменах – менять экзаменационные ведомости, списки, студенческий билет и т.д. А самое главное, что останавливало меня, – это то, что мама Бориса, как я узнала, получала за него какие-то деньги, а я подумала, что после оформления брака, может быть, деньги полагаются жене. Я, конечно, не могла этого допустить. И мы договорились пожениться после окончания войны, тем более что становилось очевидным – победа не за горами». Зимой 1944 г. – новая встреча, но уже не на месяц, а всего на день: «14 февраля 1944 г., перед отправкой на фронт, Борису удалось ещё раз побывать один день в Москве. Я его, конечно, провожала и, помнится, несколько остановок проехала с ним в поезде».

Бориса, очевидно, томили тяжёлые предчувствия, и он решается на отчаянный шаг. «В конце февраля 1944 г., – вспоминает Людмила Александровна, – он отправился из-под Тулы на фронт под Ленинград в составе 1-го танкового батальона 3-й гвардейской танковой Краснознамённой бригады. Проезжая через Москву, он совершил безрассудный поступок. На этот поступок, я думаю, его подтолкнуло чувство большой любви к своим родным: маме и жене (ко мне). Он, видимо, решил ещё раз повидаться со своими близкими перед отъездом на фронт… В Москве он самовольно покинул эшелон и отправился ко мне домой, так как его мама была на работе. Меня тоже не было дома. Он оставил записку, где написал, чтобы я срочно пришла к нему домой… Я, конечно, сразу же помчалась к нему. Дома была уже его мама, и они меня ждали. Борис не сказал ей правду, что он в самоволке. И никто, кроме нас двоих, этого ��е знал. Мы были счастливы этому непредвиденному свиданию. Я осталась у него ночевать (тогда он поведал мне всю правду) и утром поехала провожать его на Савёловский вокзал. (Он собирался догнать эшелон по дороге на Ленинград.) Это была наша последняя встреча».

В письме к Люсе от 1 апреля 1944 г. Борис описал драматические последствия их последнего, как оказалось, свидания: «…обстановка на моём личном фронте сложилась очень плохо. За мной комбат посылал капитана… с автоматчиками, приказав снять погоны, «гвардию», орден и отдать под суд военного трибунала. Ай, как плохо! Догнал хлопцев я аж за Ленинградом, где меня и судили судом чести. Вперёд приговорили предать военному трибуналу, но ввиду пятого и десятого дали 10 суток ареста. На этом дело и кончилось. Сейчас всё в порядке. Ну, пока всё, целую крепко-крепко. Твой Борис. Маме только не передавай…»

За отчаянную храбрость и благородство «отцы-командиры» не раз прощали Борису Дмитриевскому несовпадения его личного «кодекса чести» с боевым уставом. Характерный эпизод. После госпиталя, где он залечивал очередную рану, Борис на поезде возвращался в часть. Сидя на подножке, болтал с девушкой-попутчицей. В разгар весёлой беседы его попросили войти в вагон для проверки документов. А потом произошло следующее: «Один большой начальник, – пишет Борис Люсе 28 сентября 1944 г., – с тремя большими звездочками, чистенький и пузатенький, соизволил обозвать офицера-танкиста сопляком, хотя я для проверки сих слов даже взглянул в зеркальце и убедился, что под носом совершенно сухо и культурно. Личные переживания, трудности похода и оскорбление личности, как таковой, сильно повлияли на мои больные нервы – и начальник вынужден был приземлиться своим кругленьким животиком на грязный перрон, коим образом и прополз метра с два. Смотаться не удалось и пришлось осчастливить комендатуру своим пребыванием в качестве арестанта. Папиросы, офицерская этика, прочая ерунда спасли бедного Абрама (так частенько иронически называл себя в письмах Борис. – Авт.), и ровно через сутки я ехал на автомашине ближе к передовой. 27.9.44, вечером, при стечении толп народа, под восторженные крики солдат, грязный и усталый прибыл в часть. Встретили очень хорошо, даже сам не ожидал».

Но удивляться тут было нечему. К этому времени Борис Дмитриевский превратился в человека-легенду. Вот как описал его образ и военное мастерство корреспондент фронтовой газеты «Сталинская гвардия» В. Дуров в статье «Командир танка Дмитриевский»: «Молодые, лучистые глаза молодого командира танка вспыхивают. Вся его фигура – высокая, ладная, кажется, так и брызжет задором, буйной силой, энергией.

– Есть! – говорит он. – Есть атаковать в лоб! Командир роты гвардии лейтенант Алкаев невольно улыбается. Уж очень жаркие глаза у Бориса Дмитриевского, кавалера ордена Красного Знамени, первого смельчака батальона.

– Только осторожней, друг! – говорит на прощание Алкаев. С гвардии старшиной Кулаковым, с которым вместе идти в атаку, Дмитриевский подползает к противнику. Враг тут здорово укрепился. Вот бьют из укрепления пушки, чернеют силуэты тяжёлых танков. «Один, два, пять», – считает Борис. Засекают они расположение минометной батареи, знакомятся с подступами к селу.

По сигналу на врага устремляются два танка. Немцы концентрируют на них весь огонь. Но машины идут и идут. Командир роты с волнением и восхищением смотрит на работу Дмитриевского и Кулакова. Каждое укрепление используют они. Движутся рывками. Ведут прицельный огонь.

– Пора!

И вот тут начинается настоящая атака. Командир роты ведёт четыре танка в обход справа. Дмитриевский и Кулаков сделали всё, что было нужно: отвлекли на себя внимание и огонь противника. На предельной скорости мчатся четыре танка. Совершенно отчётливо вырисовывается для немцев страшная угроза окружения, они принимают решение, ставшее в последних боях для них таким привычным, – отступать. Не так это просто сделать, оказывается! Борис Дмитриевский одновременно с танком Баранова врывается в боевые порядки врага. Две «пантеры», трусливо пятившиеся назад, вспыхивают и долго горят. Оба танкиста мысленно говорят друг о друге: вот молодчина!

Боевой приказ выполнен с честью, Борис счастлив. Много дней подряд, почти не смыкая глаз, дрались наши танкисты, перерезая врагу пути отхода, нанося ему быстрые, неожиданные удары с флангов и тыла. И всегда впереди можно было видеть танк гвардии лейтенанта Дмитриевского. Настоящий танкист Дмитриевский! В нём прекрасно сочетаются отвага и точный расчёт. Вот поэтому командир батальона офицер Швецов так часто посылает его в разведку в головную походную заставу.

Трудна разведка в стремительном непрерывном наступлении. Иногда нужно на ходу определить силы врага, разгадать замыслы его засад, расставляемых обычно на перекрёстках дорог, на высотах и у населённых пунктов. Был случай, когда головная походная застава натолкнулась на сильный заслон. Немцы стремились выиграть время для отвода своих основных сил. Дмитриевский и его боевые товарищи поняли это. Ну что ж, что у врага здесь было семь тяжёлых танков и до батальона пехоты. Танк Баранова и подошедшая артиллерия сковали заслон противника, а остальные три танка головной походной заставы ударили с

фланга. Впереди опять танк Дмитриевского. Тридцать километров гнал врага батальон. Вьётся густая пыль на дорогах. Жарко. Как хорошо бы сейчас искупаться, полежать на травке! Вперёд ведут дороги сражений, туда, где змеится граница Германии. Впереди ведёт свой танк Борис Дмитриевский».

Военный корреспондент проницательно подметил особенность боевого почерка прославленного танкиста – сочетание отваги и точного расчёта. Эти качества были присущи Борису с детства.

Вспоминает Артур Петровский: «Борис Дмитриевский был спортивным парнем, подавал надежды. Отличный гимнаст. На обычном самодельном турнике выполнял упражнения на уровне кандидата в мастера спорта… Иногда из-за своей любви к спортивным достижениям мой друг заставлял нас поволноваться. У нас во дворе друг против друга, но всё-таки на значительном расстоянии, стояли трехэтажный и двухэтажный дома. Однажды, разбежавшись по крыше трехэтажного, Борис перепрыгнул эту пропасть и «приземлился» на противоположную крышу. Свидетелей этого незабываемого зрелища набралось полдвора. Управдом испугался, что Борис повредил крышу. Но крыша не пострадала. Случай был предметом обсуждения наших сверстников и взрослых. А как-то мы прогуливались по Крымскому мосту и Борис неожиданно, подойдя к перилам, сделал стойку на руках. Я что-то сказал, попросил прекратить, а когда он благополучно встал на ноги, я даже закричал на него – лихачество было сопряжено с большим риском».

И тот же бесшабашный Борис, по воспоминаниям академика А.В. Петровского, не чуждался интеллектуальных занятий: «Очень хорошо играл в шахматы, мне с ним справиться не удавалось».

А ещё он был просто очень хорошим человеком. Вспоминает мама Бориса, Анна Ивановна Дмитриевская: «Его фронтовые товарищи Тримайло, Федоров и другие рассказывали о Боре, что он был верным товарищем, достойным офицером, его любили подчинённые. Он всегда был прост, жизнерадостен, добродушен, но во время боя он преображался: собранность, исключительная находчивость, умение мгновенно оценить обстановку и принять нужное решение – всё это характеризовало его как превосходного воина». «Шли долгие месяцы боевой жизни Бориса, – продолжает свой рассказ Анна Ивановна. – Его часть перешла границу Германии. К этому времени на счету Бориса было уже немало боевых заслуг перед Родиной. На его груди горят ордена: Отечественной войны I степени, Красной Звезды. Борис и политически вырос – в сентябре 1943 г. он вступил в ряды Коммунистической партии Советского Союза.

Много прошёл танк Бориса. Но хотя под гусеницами его танка громыхали дороги Германии, Борис знал, что сигнал остановки ещё не дан. Со свойственным ему юмористическим тоном он пишет мне: «До тех пор пока моя «колдобина» не пройдёт по Вильгельм-штрассе, домой меня не жди».

И вот его «колдобина», как ласково называл он танк Т-34, прошла по Вильгельмштрассе, но вёл танк другой командир. В боях за Данциг 11 марта 1945 г. Борис был тяжело ранен и 12 марта 1945 г. умер в госпитале от ран. К званию Героя Советского Союза Боря был представлен ещё при жизни, незадолго до гибели, но звание присвоено ему посмертно».

Из наградного листа на Б.Н. Дмитриевского, представленного к правительственной награде – присвоению звания Героя Советского Союза, от 14 марта 1945 г.:

«Краткое конкретное изложение личного боевого подвига и заслуг:

25 февраля 1945 г. рота т. Дмитриевского вступила в бой по прорыву обороны противника в провинции Померания (Германия) в районе Бишофсвальде, что 10 км западнее г. Шлохау. Противник крупными силами артиллерии, пехоты с приданными танками оказывал упорное сопротивление, стремясь на рубеже Бишофсвальде задержать наши части и не дать возможности им выйти в район г. Бальденберг.

Тов. Дмитриевский со своей ротой от соединения выделяется в головной отряд. Взводом проводит разведку боем в районе западнее 1 км Бишофсвальде. Установив систему обороны и наличие огневых средств противника, первым пошёл на прорыв обороны противника. В районе высоты 155,8 т. Дмитриевский уничтожил 8 орудий, до 100 солдат и офицеров противника. Продвигаясь на Бишофсвальде, противник стремился задержать наши части и со стороны Бушвинкель пустил два танка «пантера». Выделенный взвод танков Дмитриевского уничтожил танки противника. После этого рота Дмитриевского в головном отряде продолжала наступление. В районе озера, что 1 км южнее Эльзенау, противник, используя выгодную для обороны местность, продолжал оказывать огневое сопротивление. Впереди своей роты т. Дмитриевский на своём танке стремительно врывается на огневые позиции артиллерии противника и гусеницами танка подавил 4 орудия, огнём орудия и пулемётов уничтожил 5 автомашин, до 50 солдат и офицеров. Танки роты т. Дмитриевского неотрывно следовали за своим командиром. Огнём и гусеницами уничтожили 5 орудий, 4 миномёта, до 60 солдат.

Противник не выдержал молниеносного танкового тарана и начал поспешное отступление на Штегерс. Преследуя противника по шоссе Штегерс, рота т. Дмитриевского подавила 70 автомашин с грузами, до 200 повозок, уничтожив до 180 солдат и офицеров противника. К исходу дня передовым отрядом т. Дмитриевский достиг г. Бальденберг и, таким образом, за день боя без непосредственной поддержки артиллерии и с малыми силами пехоты осуществил прорыв обороны противника на глубину 50 км.

В г. Бальденберг противник, используя каменные здания и другие железобетонные укрепления, противотанковой артиллерией и истребителями танков с «фауст-гранатами» оказывал упорное сопротивление, два раза переходил в контратаку. Тов. Дмитриевский отбил две вражеские контратаки, уничтожив при этом 3 орудия, до 40 автоматчиков<истребителей танков. Подошедшие главные танковые силы и мотопехота полностью овладели г. Бадьденберг. >

1 марта сего года, преследуя противника на Цанов из района Полнов, к исходу дня овладел станцией Шюбен-Цанов, на которой захватил 4 воинских эшелона с военным имуществом и перерезал дороги на Данциг и Шлаве. В ��оях за станцию Шюбен-Цанов т. Дмитриевский ротой уничтожил до 80 солдат, 3 орудия, 8 автомашин с грузами.

11 марта 1945 г. в боях за овладение г. Нойштадт в районе цементного завода рота т. Дмитриевского встретила сильное огневое сопротивление артиллерии и танков противника. В скоротечном бою только танк т. Дмитриевского уничтожил 3 орудия, 1 танк, до 50 солдат, 4 миномёта, 3 пулемётные точки.

В этом бою т. Дмитриевский был тяжело ранен и скончался 12 марта 1945 г.

За исключительную смелость, мастерство в бою, личный героизм и прорыв обороны в Померании и в районе Нойштадта т. Дмитриевский достоин присвоения звания ГЕРОЙ СОВЕТСКОГО СОЮЗА».

Это высшее звание было посмертно присвоено Б.Н. Дмитриевскому Указом Президиума Верховного Совета СССР от 29 июня 1945 г.

Борис Дмитриевский, проведший множество лихих танковых атак на фронтах Великой Отечественной, казалось бы, заговорённый от вражеских пуль и снарядов, погиб случайно – на самом излёте войны.

Вспоминает его самый близкий фронтовой друг Женя Тримайло. После жестоких боёв, командир передового отряда, заместитель командира 1-го танкового батальона Тримайло отдал приказ роте Бориса Дмитриевского отойти в район цементного завода. «Прибыли в населённый пункт. Я свой танк остановил на улице. Подъехал и Борис, остановив свой танк позади моего. Он вылез из танка, сел в башню и позвал меня к себе. Сойдя со своего танка, я поднялся на башню танка Бориса, и он предложил мне закурить «козью ножку». Вокруг нас рвались ещё артиллерийские снаряды, а мы говорили о победе, уже близкой, о родных. Борис вспоминал Москву, маму и Люсю. В это время раздался оглушительный взрыв. Мы вскочили в танк и встали на боеукладку в танке. Спустя некоторое время Борис спросил меня, ранен ли я и как себя чувствую. Я ему ответил, что сейчас попробую двинуться, и после ответил, что я контужен и звенит в ушах, ранения не чувствую. Борис повернулся ко мне боком и спросил, сильно ли он ранен. Я посмотрел и увидел, что левая сторона его живота развёрнута и внутренность висит на комбинезоне. Когда я вылез из танка, то увидел, что выше нас, над головами, примерно на 2-3 м, артиллерийский снаряд противника ударился в фасад кирпичного дома, около которого мы стояли. Осколком этого снаряда и был ранен Борис. Я приказал водителю танка завести двигатель и на танке продвинулся вперёд, где встретил начальника штаба майора Когана, доложил ему о случившемся и просил разрешения отвезти Бориса в ближайший медпункт. Подошла врач полка и, осмотрев Дмитриевского, сказала, что ранение очень сложное и требуется госпитализация. После оказания первой помощи мы уложили Бориса на танк, простелив брезент. Я сказал Когану, что везу Бориса в госпиталь на танке, так как вокруг нас не было машин: все танки и тягачи преследовали противника, да и погода была сырая, поэтому быстрее всего можно было добраться только на танке.

По дороге Борис часто терял сознание и торопил меня, так как его покидали силы, но были минуты, когда он и шутил. Проехав около 25 км, мы выехали к территории армейского госпиталя, где я попросил начальника госпиталя оказать помощь Дмитриевскому Б.Н., уже называя его Героем Советского Союза, для спасения которого был дан танк для доставки его в госпиталь. Мне разрешили присутствовать на операции, и в операционной мы с Борей ещё поговорили. Он просил меня, если он умрёт, рассказать его матери обо всём случившемся. А врачу сказал, что если операция будет долгой, более 20-25 минут, то он не выдержит. Он просил меня похоронить его, как положено хоронить друга».

Борис Дмитриевский умер на операционном столе. «Похоронили Бориса, – рассказывает со слов Жени Тримайло Людмила Александровна, – в одном из парков г. Лауенбург, под старым клёном, очистили на дереве кору и вырезали: «Ст. лейтенант Борис Дмитриевский умер от ран 12 марта 1945 г.». Женя Тримайло зарядил танковую пушку и выстрелил в чужое серое небо… Борис перезахоронен в Польше, в г. Лемборке на кладбище советских воинов; на могиле установлен памятник, есть официальный документ о месте захоронения и номер могилы – 186». Местные жители-поляки и сегодня, несмотря на все политические перипетии, свято хранят память о Герое Советского Союза Борисе Николаевиче Дмитриевском. Бережно ухаживают за его могилой. Кладбище советских воинов содержится в образцовом порядке.

Мы написали о том, каким был Борис Дмитриевский. Но не ответили на вопрос, почему он стал таким? Думается, истоки героизма Бориса коренятся в его семье. Его родители, были, на первый взгляд, простыми людьми, но в то же время обладали редкой врождённой интеллигентностью. По линии матери, Анны Ивановны, Борис происходил из крепостных крестьян Щагиных. История этой семьи уходит в прошлое. Гдето на границе Московской и Рязанской губерний было старинное село Полянки, ныне, к сожалени��, не сохранившееся, а рядом Старое Кошелёво и Новое Кошелёво. Все эти земли принадлежали помещику Селиванову, среди крестьян которого была и семья Щагиных. В самом конце ХIХ столетия Иван Щагин переехал в Москву и устроился работать печником Городской управы. Его жена – Мария Васильевна, до замужества Борисова, – сначала жила в родном селе, а затем, когда муж освоился на новом месте, переехала к нему в Москву.

Семья Щагиных была большая: в ней родилось 12 детей, из которых в живых осталось семеро, в том числе девочка Аня – Анна Ивановна Щагина, впоследствии мать Бориса. По рассказам, она была необыкновенной девушкой, очень красивой и духовно развитой (надо сказать, что в роду Щагиных вообще все женщины были красивые). Она окончила начальную школу и, очевидно, училась хорошо, так как её приняли в гимназию на счёт городских средств. Для девочки из крестьянской семьи это было тогда очень большой редкостью. Оплотом большой семьи была Мария Васильевна (И.Б. Щагин, как и полагается мужчине, работал до седьмого пота, чтобы обеспечить семью, и поздно возвращался домой). На лето семья переезжала в родные Полянки.

В селе Полянки была церковь, в которой крестили Аню Щагину. Церковный обряд совершал священник Михаил Дмитриевский (фамилия эта типично церковная, в честь святого Димитрия, её часто давали выпускникам семинарий). Прошли годы. Сын священника Николай Дмитриевский и Аня Щагина полюбили друг друга. В 1921 г. они поженились. А 3 мая 1922 г. у них родился сын Борис. Семья поселилась в Москве, но отдельно от родителей Анны. Так что в Борисе счастливо соединились лучшие черты коренных русских сословий, к которым принадлежали его родители: жертвенность предков по линии отца – священников; сила и природный ум предков по линии матери – крестьян.

И, конечно же, его воспитывал весь строй довоенной московской жизни, проникнутый духом самоотверженного служения Родине. «Его жизненные правила, – вспоминала мама, Анна Ивановна, – черпались из домашней обстановки, из рассказов старших и родных, из книг, которые он много читал. Особенно его увлекали книги с героической жизнью людей. С каким восторгом читал он описания лётчиков<полярников, героев финской кампании. Сколько раз он ставил себя на место любимых героев, представлял, как вёл бы он себя на их месте в том или другом положении». И всегда примером был отец – честный труженик, прошедший непростой жизненный путь. Как и его отец, Николай Михайлович окончил духовную семинарию, но священником стать не захотел или не успел – началась революция, затем Гражданская война. Николай воевал на стороне красных, как и брат его жены – Александр Иванович Щагин, впоследствии известный московский актёр театра и кино, ученик В.Э. Мейерхольда. (Другой брат Анны Ивановны, Владимир Иванович Щагин, – легенда отечественного волейбола, чемпион Советского Союза, Европы и мира.) До переезда в Москву Н.М. Дмитриевский работал учителем начальных классов в сельской школе, после переезда – счетоводом (как и Анна Ивановна), затем бухгалтером. В 1941 г. ушёл в ополчение. >

«Дивизия, в которой находился Н.М. Дмитриевский, – вспоминал А.В. Петровский, – осенью где-то под Вязьмой была окружена, многие попали в плен. В каком немецком концлагере он содержался, я не знаю. Знаю только, что это фактически был лагерь смертников. Пленных не кормили. Они поедали всё, что мало-мальски для того годилось: траву, кору и листву деревьев. Н.М. Дмитриевский вспоминал о «штабелях трупов» – умерших от голода».

Сохранилось письмо Николая Михайловича, которое он написал сразу после того, как освободился из плена в мае 1945 г. Он ещё не знает, что его сын погиб, и пишет такую записку: «Аня, я освободился из плена. Хочу видеть тебя и Бориса. Николаша» (так его всегда называла Анна Ивановна, он так и подписывался).

Он стремился в Москву, куда после четырех лет плена вернуться было очень трудно. Его долго не прописывали, но, очевидно, компромата никакого не нашли, да и его погибший сын стал Героем Советского Союза, так что всё обошлось.

В 1994 г. в ходе кампании по возвращению исторических наименований и переименованию московских улиц, улице Дмитриевского вернули прежнее название – 1-й Зачатьевский переулок. Более десяти лет боролись ветераны, родные и близкие Бориса за то, чтобы его имя присутствовало на карте Москвы. И в конце концов справедливость восторжествовала.

Рассказывает Л.А. Емельянова: «На основании постановления Правительства Москвы от 15 марта 2005 г. на карту города возвращены имена Героев Сов��тского Союза в названиях четырёх улиц – Дмитриевского, Татьяны Макаровой, Медведева и Наташи Качуевской. Они открыты в Восточном административном округе, в микрорайоне Кожухово района Косино-Ухтомский.

Открытие состоялось 16 декабря 2006 г. в 11 часов утра. Первой открывали улицу Дмитриевского. Там меня в��третил двоюродный брат Бориса, Александр Иванович Прокофьев. Мы пошли к группе приглашённых участников торжества, мне кто-то вручил букет алых гвоздик. Импровизированной трибуной стала лестничная площадка у подъезда дома. Поднялись на неё. На стене дома была установлена памятная доска, прикрытая завесой. Началось с того, что по микрорайону объявили о начале торжественного открытия улицы имени Дмитриевского – Героя Советского Союза, и поимённо назвали присутствующих представителей Мэрии, администрации Восточного округа. Назвали и меня – жену Бориса, что для меня явилось полной неожиданностью. Первой выступила Л.И. Швецова – первый заместитель мэра, затем префект Восточного округа Н.Н. Евтихеев, А.И. Прокофьев и другие.

После выступлений Л.И. Швецова и префект Н.Н. Евтихеев подошли к памятной доске, сняли с нее завесу. Оркестр заиграл торжественный марш, грянул залп. Под звуки марша, чеканя шаг, прошли рота десантников, два отряда юнармейцев. К памятной доске возложили цветы. Меня всё происходящее очень взволновало и растрогало. Навернулись на глаза слёзы. Я смотрела на памятную доску, тайком вытирая слёзы. Людмила Ивановна Швецова подошла ко мне, обняла и поцеловала. Это было очень неожиданно и растрогало меня ещё больше. Все это время работали съёмочные группы, фотографы. Теперь память о Борисе Дмитриевском будет жить в названии новой столичной улицы».

И последнее, что надо сказать в этой истории о герое-танкисте Борисе Дмитриевском. Людмила Александровна Емельянова, его невенчанная жена, с которой они прожили вместе всего один-единственный месяц в ноябре 1943 г. и два счастливых дня в феврале 1944 г., навсегда осталась верна ему. Она больше никогда не вышла замуж. Потому что не смогла забыть. Потому что не встретила никого, кто бы мог сравниться с Борисом. Потому что до сих пор любит его. Низкий поклон Вам, Людмила Александровна. Дай Бог тебе здоровья, Люся. •